Она появилась внезапно. Дёрганая нервная, слёзы и смех. Её сдуло с привычного места и принесло к окраине большого города, как и тысячи других жизней, зацепившихся за щетину домов. Каменные зубья многоэтажек держали, но не грели. Он согревал её и притягивал, но не держал. Он лечил её тресками печки, жаром углей в зимней ночи, тишиной и звёздами на синеве. Он лечил её своей основательностью и привязанностью к земле. Болезнь покидала её неохотно. Болезнь упиралась, вызывая рвоту и колотя её тело ознобом. А он укрывал её от звуков ватной тишиной в неярком свете маленьких окошек. Она включала пустую неживую музыку, ритмируя, обрезая и закольцовывая мысли, а через его окна были слышны порывы ветра или голоса птиц. Он становился чуть светлее от её старательных рук. У неё постепенно проходила ритмозависимость. В ней всё чаще звучала мелодия.
И однажды она целый день, не включая радио, прожила в нём – старом деревенском доме.
