Наверх
котяра, 58 - 4 сентября 2007 17:33
Страх сложных вещей.
Страх отнять у человека последнюю бутылку водки. Человеку в жизни непросто - счастья мало. Правды мало. В кино - ничего интересного. По телевизору - сплошной футбол. Правительство конкретных мер не предпринимает. Все дебилы. Шахтеры - дебилы. Бизнесмены - дебилы. В налоговой инспекции тоже все дебилы. Дебилы и в поликлиниках. Дебилы в журналах. В газетах опять же дебилы. Даже на радио дебилы! Ситуация очень сложная; собственно говоря, кроме водки человеку ничего не остается. Человека жалко. Человека можно понять. Отнимать у него водку грех - тем более последнюю. Но так много пить тоже грех! Даже несмотря на то, что все вокруг дебилы и ситуация довольно сложная. Но уже не осталось никаких сил смотреть на то, сколько человек пьет водки! Поэтому можно не выдержать и отнять у него последнюю бутылку - и пусть он в этой сложной ситуации что хочет, то и делает без водки!
Страх старых друзей. Поговорку "старый друг лучше новых двух" придумали садисты. Или мазохисты. Скорее всего, и те, и другие одновременно. Еще в этот момент к ним присоединились какие-нибудь романтически настроенные монархисты. Обычно садисты и мазохисты не имеют дела с романтически настроенными монархистами - но для создания этой поговорки они сошлись. Здесь они объединились. Здесь они сделали исключение. И зря! Старый друг ничуть не лучше новых. Старый друг значительно хуже новых. Впрочем, новые друзья тоже говно.
Страх, когда по ночам кричат кошки. Кошки кричат как грудные младенцы. Грудным младенцам стало скучно дома. Грудные младенцы вышли на улицу и закричали.
Я не идиот, и не то, что не идиот, но и мужчина в основном довольно рассудительный. По крайней мере, не мудак. Я, блядь, понимаю, что это никакие на хуй не грудные младенцы - ведь не мудак! Грудные младенцы по ночам по улицам не ходят. Грудные младенцы по ночам находятся дома и спят, а если не спят и кричат, то тоже дома.
Кто там кричит - кошки, не кошки - но понятно, что не грудные младенцы. Но все равно страшно.
Страх, что Ельцин так ничего до сих пор и не знает про постмодернизм. Не знают и Кириенко с Юмашевым. Возможно, знают Немцов и Чубайс и могут при случае рассказать Ельцину. Но, возможно, и они тоже не знают.
Страх соседской овчарки. Зовут собаку Роберт. Собака хорошая. Добрая. Но может облаять. Может и укусить.
Страх палтуса. Рыба, конечно, вкусная. И костей мало. Но некоторые так ее могут приготовить, что есть, будет невозможно!
Страх, что на носу двадцать первый век, а к нему ни хуя еще ничего не готово.
Страх телесериала "Петербургские тайны". Сериал - полное говно. Роман, по которому снят сериал - говно. Актеры в сериале - говно. Телеканал, по которому показывают сериал, - тоже говно. Это как раз не страшно. Говна-то вокруг много. К говну мы уже привыкли. Говном уже не удивишь. Говно уже не пугает. Другое пугает: этот сериал про меня! Петербурга там нет - там есть только я! Все тайны там мои! А про себя все-таки думаешь иначе, чем как о материале для телесериала.
Страх, когда отключают воду. Без воды, конечно, можно и потерпеть. Побриться в крайнем случае, можно где-нибудь в городе. Помыться тоже. В туалет дома я и так практически не хожу. Но страшно, что уже никогда не включат снова; так вот и живи теперь без воды.
Страх большой квартиры. В большой квартире много пространства - за всем не уследишь. Может спрятаться неизвестно кто.
Страх унитазов. По ночам из унитазов выходят русские писатели и шумят. Правда, с первым лучом зари русские писатели снова скрываются в унитазах.
Страх, когда рядом разгружаются самосвалы; самосвалы могут опрокинуться. И страшно ведь не только за себя! Страшно за маму. Страшно за Россию. Страшно за русскую литературу. Страшно за друзей, хотя они все говно, и женщин, хотя они не многим лучше друзей. Страшно за русскую душу. Страшно за Московскую область - ведь самосвалы могут опрокинуться куда угодно! Самосвалы могут опрокинуться и на всех, на них тоже.
Страх ментов. Менты могут забрать в милицию. А в милиции можно потерять не только время. Можно, как писали в девятнадцатом веке, потерять и честь.
Страх поездов. Поезда - не самосвалы. Поезда будут понадежнее. Но ведь и они, суки ебаные, опрокидываются!
Страх раковин. По ночам из раковин, как из унитазов, тоже выходят русские писатели и тоже шумят. Те русские писатели, которые из раковин, шумят больше, чем те, которые из унитазов. Но те, которые из унитазов, больше гадят. Те, которые из унитазов, очень не любят тех, которые из раковин. У них какие-то старые счеты. Поэтому русские писатели из унитазов оскорбляют русских писателей из раковин. А те, из раковин, к тем, из унитазов, относятся хорошо и на оскорбления не отвечают. Даже стараются им угодить. Впрочем, скоро утро. Скоро заря. Скоро и те, и другие исчезнут. Они, правда, иногда могут запутаться. Иногда они могут вернуться не туда. Иногда те, которые из раковин, вместо раковин возвращаются в унитазы. И наоборот - те, из унитазов, могут оказаться в раковинах. И тогда весь день, как будто их кто-то обидел, будут шуметь раковина и унитаз. Придет сантехник. Посмотрит раковину, Посмотрит и унитаз. Но русские писатели прячутся довольно глубоко - сантехник здесь помочь не может. Русские писатели прячутся за пределами возможностей сантехника.
Снова страх поездов. Я - не Анна Каренина. Я - довольно хладнокровный и даже жесткий мужчина. Мне все эти суицидальные комплексы по хую. Но в каждом из нас сидит, блядь. своя Анна Каренина! И просится, блядь такая, наружу каждый раз, когда чувствует рядом поезд!
Страх топора. Страх немолодых женщин. Страх невзначай охуячить топором не молодых женщин. Я еще раз могу повторить, что я - мужчина, безусловно, рассудительный. Такой то
Страх отнять у человека последнюю бутылку водки. Человеку в жизни непросто - счастья мало. Правды мало. В кино - ничего интересного. По телевизору - сплошной футбол. Правительство конкретных мер не предпринимает. Все дебилы. Шахтеры - дебилы. Бизнесмены - дебилы. В налоговой инспекции тоже все дебилы. Дебилы и в поликлиниках. Дебилы в журналах. В газетах опять же дебилы. Даже на радио дебилы! Ситуация очень сложная; собственно говоря, кроме водки человеку ничего не остается. Человека жалко. Человека можно понять. Отнимать у него водку грех - тем более последнюю. Но так много пить тоже грех! Даже несмотря на то, что все вокруг дебилы и ситуация довольно сложная. Но уже не осталось никаких сил смотреть на то, сколько человек пьет водки! Поэтому можно не выдержать и отнять у него последнюю бутылку - и пусть он в этой сложной ситуации что хочет, то и делает без водки!
Страх старых друзей. Поговорку "старый друг лучше новых двух" придумали садисты. Или мазохисты. Скорее всего, и те, и другие одновременно. Еще в этот момент к ним присоединились какие-нибудь романтически настроенные монархисты. Обычно садисты и мазохисты не имеют дела с романтически настроенными монархистами - но для создания этой поговорки они сошлись. Здесь они объединились. Здесь они сделали исключение. И зря! Старый друг ничуть не лучше новых. Старый друг значительно хуже новых. Впрочем, новые друзья тоже говно.
Страх, когда по ночам кричат кошки. Кошки кричат как грудные младенцы. Грудным младенцам стало скучно дома. Грудные младенцы вышли на улицу и закричали.
Я не идиот, и не то, что не идиот, но и мужчина в основном довольно рассудительный. По крайней мере, не мудак. Я, блядь, понимаю, что это никакие на хуй не грудные младенцы - ведь не мудак! Грудные младенцы по ночам по улицам не ходят. Грудные младенцы по ночам находятся дома и спят, а если не спят и кричат, то тоже дома.
Кто там кричит - кошки, не кошки - но понятно, что не грудные младенцы. Но все равно страшно.
Страх, что Ельцин так ничего до сих пор и не знает про постмодернизм. Не знают и Кириенко с Юмашевым. Возможно, знают Немцов и Чубайс и могут при случае рассказать Ельцину. Но, возможно, и они тоже не знают.
Страх соседской овчарки. Зовут собаку Роберт. Собака хорошая. Добрая. Но может облаять. Может и укусить.
Страх палтуса. Рыба, конечно, вкусная. И костей мало. Но некоторые так ее могут приготовить, что есть, будет невозможно!
Страх, что на носу двадцать первый век, а к нему ни хуя еще ничего не готово.
Страх телесериала "Петербургские тайны". Сериал - полное говно. Роман, по которому снят сериал - говно. Актеры в сериале - говно. Телеканал, по которому показывают сериал, - тоже говно. Это как раз не страшно. Говна-то вокруг много. К говну мы уже привыкли. Говном уже не удивишь. Говно уже не пугает. Другое пугает: этот сериал про меня! Петербурга там нет - там есть только я! Все тайны там мои! А про себя все-таки думаешь иначе, чем как о материале для телесериала.
Страх, когда отключают воду. Без воды, конечно, можно и потерпеть. Побриться в крайнем случае, можно где-нибудь в городе. Помыться тоже. В туалет дома я и так практически не хожу. Но страшно, что уже никогда не включат снова; так вот и живи теперь без воды.
Страх большой квартиры. В большой квартире много пространства - за всем не уследишь. Может спрятаться неизвестно кто.
Страх унитазов. По ночам из унитазов выходят русские писатели и шумят. Правда, с первым лучом зари русские писатели снова скрываются в унитазах.
Страх, когда рядом разгружаются самосвалы; самосвалы могут опрокинуться. И страшно ведь не только за себя! Страшно за маму. Страшно за Россию. Страшно за русскую литературу. Страшно за друзей, хотя они все говно, и женщин, хотя они не многим лучше друзей. Страшно за русскую душу. Страшно за Московскую область - ведь самосвалы могут опрокинуться куда угодно! Самосвалы могут опрокинуться и на всех, на них тоже.
Страх ментов. Менты могут забрать в милицию. А в милиции можно потерять не только время. Можно, как писали в девятнадцатом веке, потерять и честь.
Страх поездов. Поезда - не самосвалы. Поезда будут понадежнее. Но ведь и они, суки ебаные, опрокидываются!
Страх раковин. По ночам из раковин, как из унитазов, тоже выходят русские писатели и тоже шумят. Те русские писатели, которые из раковин, шумят больше, чем те, которые из унитазов. Но те, которые из унитазов, больше гадят. Те, которые из унитазов, очень не любят тех, которые из раковин. У них какие-то старые счеты. Поэтому русские писатели из унитазов оскорбляют русских писателей из раковин. А те, из раковин, к тем, из унитазов, относятся хорошо и на оскорбления не отвечают. Даже стараются им угодить. Впрочем, скоро утро. Скоро заря. Скоро и те, и другие исчезнут. Они, правда, иногда могут запутаться. Иногда они могут вернуться не туда. Иногда те, которые из раковин, вместо раковин возвращаются в унитазы. И наоборот - те, из унитазов, могут оказаться в раковинах. И тогда весь день, как будто их кто-то обидел, будут шуметь раковина и унитаз. Придет сантехник. Посмотрит раковину, Посмотрит и унитаз. Но русские писатели прячутся довольно глубоко - сантехник здесь помочь не может. Русские писатели прячутся за пределами возможностей сантехника.
Снова страх поездов. Я - не Анна Каренина. Я - довольно хладнокровный и даже жесткий мужчина. Мне все эти суицидальные комплексы по хую. Но в каждом из нас сидит, блядь. своя Анна Каренина! И просится, блядь такая, наружу каждый раз, когда чувствует рядом поезд!
Страх топора. Страх немолодых женщин. Страх невзначай охуячить топором не молодых женщин. Я еще раз могу повторить, что я - мужчина, безусловно, рассудительный. Такой то
Добавить комментарий
Комментарии: 0
